– Значит, он ушел со съемочной площадки так, что его никто не видел?

– Ну да.

– А вы уверены, что он оттуда ушел?

У Вадима брови поползли вверх. У Сони тревожно расширились глаза.

– Что вы хотите сказать, – спросил Вадим, – что он мог не уйти? Остаться там? За домом? Зачем?

– Мало ли, вдруг сердечный приступ.

– Нет, – покачал головой Вадим, – мы убирали технику, мы бы его увидели…

– Я видел, как он уходил, – сообщил Максим.

– Каким образом?

– Я в этот момент отошел… И видел, как он уходил среди деревьев.

– Куда вы отошли?

– Пописать, – насмешливо произнес Максим. – Имею право, а?

Реми не стал вдаваться в дискуссию о правах человека. Он устал. Позади полный рабочий день, и голова была несвежей. Он был раздражен, и чувство юмора, как он сам говорил в таких случаях, «подало на развод».

– Который был час?

– Понятия не имею, – бросил Максим.

Похоже, что Максим и Реми раздражали друг друга. Так бывало почти всегда: сначала люди обращаются за помощью, а потом злятся и кидаются на него – не любят, когда им задают вопросы…

– Без десяти три, – подал голос Вадим. – Без десяти три у меня началась следующая сцена с актрисой, уже без его участия.

– Месье Дор на съемках не был встревожен, задумчив, необычен?

– Нет, скорее наоборот. Ни за что бы не сказал, что у него что-то на душе или что-то на уме.

– Вам не показалось, что он блефует, когда обещал вернуться к ужину?

– Нет, – в один голос заявили Максим и Вадим.

– А вообще его беспокоило что-нибудь последнее время? Он был озабочен чем-нибудь? Планировал какие-то важные дела? Встречи? Разговоры?

Реми заметил, что Пьер бросил быстрый взгляд на Соню. Соня замялась.

– Нет… Папа был в хорошем настроении, веселый, он был очень доволен, что снимается… Я не думаю, что его что-то тяготило.

– Я тоже так не думаю, – подтвердил Вадим. – Роль у него получалась великолепно, он был горд.

– Я бы даже сказал – сиял, – вступил Максим. – Он много лет не снимался, и с этой ролью благодаря Вадиму у него наступил в жизни счастливый период.

– И к тому же он был невероятно рад приезду Максима, – добавил Вадим.

– Это была ваша первая родственная встреча? Вы никак до этого не общались?

– Я получил несколько писем от дяди… И я ему тоже написал несколько писем. И потом мы раза три-четыре созвонились.

– На какую тему?

– Это имеет отношение к его исчезновению?

– Не знаю. Когда вы мне расскажете, я подумаю.

Максим пожал плечами:

– В основном мы обменивались рассказами об историях семей, кто что знает. Хотели при встрече соединить всю информацию и восстановить белые пятна… Даже написать, может быть… Дядя был очень увлечен этой идеей, для него история рода имеет огромное значение, я даже был удивлен его энтузиазмом… Для меня, конечно, тоже, но у меня есть для этого свои причины: я вообще ничего не знал о своих предках, все это было открытием последних лет. Потом мы обсуждали мой приезд, договаривались о встрече…

– Значит, можно сказать, что он вас ждал с нетерпением?

– Можно сказать.

– И учитывая все это, вы все же полагаете, что он запил?

– Если вы хотите сказать, что он променял новый поворот в своей жизни на запой, – подытожил Пьер, – то, конечно, нет. Сознательно он бы этого не сделал никогда. Но он мог не удержаться и на радостях хлебнуть немножко. А потом все пошло-покатилось. Вы ведь знаете хронических алкоголиков – достаточно одного глотка, чтобы начать.

– Арно держал алкоголь в квартире?

– Мне говорил, что нет, – сказала Соня. – Но это не означает, что так и было. Он мог купить для кого-то из гостей, для Максима, например…

– Вы не видели, Максим, каких-нибудь следов алкоголя – бутылку, рюмку, стакан?

– Нет. Все было чисто. Ни в мойке, ни на столах ничего не стояло. Я еще подумал – опрятность особая, мужская…

– Он был рад приезду Максима, как вы все утверждаете. Почему же в таком случае он непременно хотел поехать к вам, Соня, именно в эту субботу? Разве нельзя было отложить на другой день? Была какая-то срочность?

– Срочность? – растерялась Соня. – Нет, срочности не было… Он у нас просто давно не был… У нас такая традиция, папа всегда приезжал по субботам, он называл это «родительским днем». А из-за съемок он пропустил несколько суббот…

– Понятно, – сказал Реми. Что-то стояло за этой растерянностью и короткими переглядами с мужем, но Реми пока не хотел нажимать. Если не желают говорить, то наверняка и не скажут, тем более при посторонних. Странная пара, красавица и чудовище, избалованная женщина-девочка с маленьким, бесплотным и страшно сексапильным телом – и немолодой сухарь, у которого, кажется, никогда не возникает никаких эмоций… И при всем при том между ними проскальзывает некое сообщничество, хотя с виду гроша ломаного не дашь за этот супружеский союз, так и хочется сказать: богач купил себе красивую игрушку-жену…

– Он богат?

– Что? – переспросила Соня.

– Богат ли ваш отец?

– Нет… – удивленно ответила Соня. – Не бедствует, конечно, но… Он ведь практически не работал почти десять лет…

– А ценности у него есть?

Соня кинула неуверенный взгляд на мужа. Еще одно очко, подумал Реми.

– Ничего такого, чтобы… – начал Пьер. – А почему вы спрашиваете?

– А вы – богаты?

Реми уже справился о положении Пьера, и ему было хорошо известно, что он имеет дело с владельцем одной из самых крупных коллекций антиквариата, но он не хотел выдавать своей осведомленности.

– Да… достаточно. Почему…

– Не исключено, что позвонят и потребуют выкуп.

Соня тихо охнула.

– То есть это не розыгрыш? – уточнил Пьер.

– Нет. Я, во всяком случае, так не думаю.

– Если это не розыгрыш, организованный Арно, если это похищение, кто же тогда звонил Соне и Максиму? – спросил Вадим. – Похитители?

– Не знаю. Будем думать. Искать.

– В любом случае это был человек, знакомый с Соней, – напомнил Максим.

– Как я понимаю, это нетрудно, учитывая светскую жизнь месье Дора. Он ведь часто появляется с вами, Соня, на людях?

– Довольно часто… Особенно когда Пьер в разъездах.

– Так что многие вас видели, многие вас слышали. У вас интонация особенная, такая, немного… детская; легко запоминается.